В одном интервью, отвечая на вопрос о его отношении к Солженицыну, И.Б. сказал, что одно время он ждал, что А.И. прорвет сущий холст русской литературы и выведет её в новое измерение. Но не дождался… И глубоко же, видать, засела заноза обиды в Александре Исаевиче, что он решил на склоне лет, уподобив себя Овидию, сотворить с ней (с занозой) метаморфозу, превратив ея в пику мести.
Что же говорит нам Александр Исаевич, оценивая творчество Бродского? Во-первых, он подробно останавливается на анализе личности автора. По его мнению, И.Б. – сноб, самолюбец, красующийся своей эрудицией и вычурностью поз. Эдакая звезда, источающая не свет, но холод. Мизантроп, готовый поклоняться вещи, но никак не человеку и не Богу. В доказательство приводит цитату: « Я могу молчать, но лучше мне говорить. О чем? О вещах, а не о//людях» и т.д. и т.п. Впрочем, не буду подробно останавливаться на его укоризнах по поводу кривости бродского языка, монотонности и скучности его ритмики, неоправданной тяжеловесности фраз, озвучАния простых истин под видом вдохновенных озарений и т.д.; по поводу солженицынской манеры подкреплять свои разоблачения выдержками из стихотворений, отрывками, вырванными из контекста и притянутыми за уши под мысль «нового Белинского» я тоже высказываться не стану. Кто хочет, может ознакомиться с рассматриваемой статьей по адресу: http://noblit.ru/content/view/86/33/.
Меня интересует другое: меня интересуют мотивы. Что же побудило бородатого старца (бородатого а ля Ф.М. (?)) Солженицына, борющегося с тяжелым недугом, встать с постели, отложить лекарства и беседы с женой и сделать попытку подкопа под Бродский пъедестал? XX век закончился. Его серебряный век, и даже Пастернак, за давностию лет уже вынесены за скобки современного литературного процесса, став достоянием классики и истории. В современной же литературе есть два общепризнанных светоча, глыбы: Бродский и Солженицын. Видимо, между ними потомки и разыграют приз Первого словотворца второй половины XX века. Но, при известном тяготении русского народа к сакрализации именно поэта, придания именно поэту черт пророческих и мессианских, шансы Солженицына-прозаика – при прочих равных условиях - на пальму первенства невелики. Имея в виду означенную данность, Солженицын и решил развенчать якобы миф о совершенстве Бродской поэзии и языка. По всей видимости, вся эта речь о пролитом Бродском молоке поэзии, есть просто повод для вкрапления в статью его главного желания: пересмотра иерархии внутри диады «поэзия-проза». Солженицын говорит, что превосходство поэзии над прозой совершенно не очевидно. При этом прибегает к помощи Гёте, сказавшего однажды: «стихотворно пишет тот, кому нечего сказать: слово тянет за слово, рифма за рифму». Из этого благодарный читатель должен сделать вывод о том, что, в сущности, Бродскому и сказать-то было нечего, что нагромождение его сентенций – где-то может и удачных – всего лишь следствие поэтической формы, унылое следование за «рифм сигнальными звоночками» (по счастливому выражению А.Ахматовой, кстати, благоволившей Бродскому с самых его ранних лет). И это-то и есть главный пафос статьи Солженицына. Пафос, раскрывающий его претензии на литературный трон. Но только Бродский-то тут при чем? Тем более - его поэзия...
Всегда печально, когда достойные люди на склоне лет начинают выставлять ушедшим современникам гамбургский счет, уходить в окололитературные интриги и заочно честить собратьев по перу. Я уважаю Александра Исаевича, но еще больше я уважаю правила: «о мертвых или хорошо, или никак»; и иногда лучше молчать, чем говорить…
