Творчество Иосифа Бродского

Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
(Конец прекрасной эпохи)

что значит "отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек"? что имеется в виду?

глубокий и нетривиальный тезис: ведь на первый взгляд, смерть--событие во времени. поэтому время--условие того, чтобы смерть могла произойти; т.е., логически--оно прежде смерти и, поэтому, не может быть ею создано.
мне кажется, я понимаю, в какой перспективе дело именно так, как написал ИБ. но мне интересно, что он сам мог иметь в виду (в той мере, в какой этот вопрос правомерно адресовать автору стихов), или откуда к нему эта мысль могла прийти.
заранее спасибо.

Не бейте меня ногами, или ладно, бейте, но скажите: кому посвящено стихитворение?

Вечер добрый! Мне кажется, что я в чьей-то книге или статье видела автоэпиграмму Бродского, написанную на салфетке в больнице; кончалась она прибизительно так:

Готов я превратиться в мертвеца
- но, смерть, зачем ты начала с конца?

Никто не вспомнит источника? Нигде не нахожу, но все еще не готова поверить, что это плод моего больного воображения...

Кстати, кто будет в Питере на конференции? До развиртуализации!

Аля Берлина

В предыдущем заголовке я имела в виду смерть Дэниеля Вайсборта; когда писала пост, не видела, что и Натальи Горбаневской не стало. Тут, правда, не место картинкам и конференциям -- не знаю, как стереть. Извините.

Гаррик Восков, близкий друг Бродского, умер 19 апреля 2012 года в Анн-Арборе.

Горы, горы мои. Навсегда белый свет, белый снег, белый свет,
до последнего часа в душе, в ходе мертвых имен,
вечных белых вершин над долинами минувших лет,
словно тысячи рек на свиданьи у вечных времен.

Словно тысячи рек умолкают на миг, умолкают на миг, на мгновение вдруг,
я запомню себя, там, в горах, посреди ослепительных стен,
там, внизу, человек, это я говорю в моих письмах на Юг:
добрый день, моя смерть, добрый день, добрый день, добрый день.

Иосиф Бродский «В письме на юг», 1961 г.

Евгений Рейн буквально вчера подтвердил мне, что прекрасно помнит, как в его присутствии в 1968 году я прочел ему и Иосифу только что написанное стихотворение на смерть Роберта Кеннеди, где были строки: «И звёзды, словно пуль прострелы рваные, Америка, на знамени твоем» Как среагировал Иосиф? Возмутился? Да нет, подумал и сказал: «А не пойти ли нам, ребята, расписаться в книге соболезнований в американском посольстве?». Мы так и сделали, и в «Нью-Йорк таймс» появилась информация о нашем визите в посольство, а после там же было напечатано это стихотворение. И вдруг после смерти Бродского мне передали копию его письма президенту Квинс-колледжа, где он за несколько лет до своей смерти протестовал против намерения принять меня преподавателем поэтического искусства, потому что якобы я «оскорбил американский национальный флаг» своими стихами. Я эту историю не люблю рассказывать.Но что же делать, когда его исследователи помалкивают о том, чье письмо освободило Бродского, и ни в одной из их книг не упомянуто о письме президенту Квинса, хотя даже его факсимиле было напечатано? Не страшно, когда поэты дискутируют. Жаль, когда они насмерть ссорятся. Думаю, в его случае это была трагедия человека, выросшего в такой системе, которая всем нам вбивала в головы, что мы должны быть 25 часов в сутки благодарны партии, правительству, марксизму-ленинизму, нашей школе, медицине, профсоюзам, классикам, нашим родителям, — и это в ряде случаев приводило к совершенно обратным результатам. Вдумайтесь, с каким сарказмом звучат пронзительные строки Бродского, что даже из его забитой глиной глотки будет раздаваться лишь благодарность. И не будем забывать о многих, кому сам Бродский помогал, не жалея сил.

И скажет смерть, что не поспеть сарказму
за силой жизни. Проницая призму,
способен он лишь увеличить плазму.
Ему, увы, не озарить ядра.
И вот, столь долго состоя при Музах,
я отдал предпочтенье классицизму,
хоть я и мог, как старец в Сиракузах,
взирать на мир из глубины ведра.

Вот интересно. Старец в Сиракузах - по идее Архимед. Но ведро (бочка) и сарказм (цинизм) ассоциируются с Диогеном. Гугл знаком с неким "ведром Архимеда", но я, увы, не знаю, что это...

Архимед? Диоген? Кто-то третий?

Замечательный пост Жени ymalbats : ее воспоминания + статья на смерть Бродского.

Последняя картинка: он стоит на углу своей Morton street и машет мне рукой. Мы только что проговорили у него часа два, в подвальчике его дома, ему явно хотелось выговориться, а мне - слушать.

Уважаемые сообщники,
известно, что Бродский перевел пьесу Стоппарда "Розенкранц и Гильденстерн мертвы". Нет ли какой-нибудь информации о том, как это вышло, и сравнения оригинала и перевода?
Заранее спасибо.